ПО ТУ СТОРОНУ[1].

Процесс индивидуации в поэзии Бориса Гребенщикова.

 

Татьяна Березина, доктор психологических наук.

 

 

 

Переход на главную страничку Эксперимента http://experiment4.narod.ru/index.html.

Другие статьи по психологическому анализу художественного творчества – http://experiment4.narod.ru/simple2.html

(С) При использовании материалов с сайта – ссылка на сайт или публикацию обязательна.

 

 

 

Искусство  всегда содержит в себе какую-то тайну, особенно то его направление, которое К.Г.Юнг называл визионерским[2]. Рожденные в недрах коллективного бессознательного визионерские образы выносят на поверхность сознания отпечатки глубочайших пластов человеческой психики. И авторы таких произведений часто воспринимают  себя не столько творцами, сколько передатчиками чего-то неизмеримо большего. Визионерские произведения несут в себе заряд глубинной психической энергии, являясь порождением общечеловеческих архетипов, они заставляют звучать невидимые струны наших душ в унисон каким-то древним мелодиям.

Творчество Бориса Гребенщикова – визионерское, об этом говорят и насыщенность его поэзии глубинной символикой, и собственные признания поэта: «Ко мне приходит мотив, я подбираю слова» (Электричество)[3]. Или «Друзья меня спросят, о чем эта песня. Я отвечу загадочно, если б  я знал это сам» (Электрический пес). Естественно, в одной статье невозможно даже кратко проанализировать все архетипы и символы поэзии Бориса Гребенщикова, поэтому я ограничу исследование проблемой индивидуации.

Индивидуация, по К.Г.Юнгу, - это «самостановление личности – процесс психического развития, осуществляющего заложенные индивидуальные предрасположенности, иными словами, делающего человека тем отдельным сущетсвом, каким он и является»[4]. Иначе говоря, индивидуация – это процесс расширения сознания, интеграция неосознаваемых частей души и постепенное становление Самости в качестве основного центра личности.

Процесс индивидуации состоит из четырех этапов, и каждый из них характеризуется своим собственным бессознательным материалом. Первый этап – раскрытие Персоны (Маски). Маска – это то, какими мы представляем себя окружающему нас миру, она включает и социальные роли, и индивидуальный стиль поведения, и даже ту одежду, которую мы предпочитаем. Анализируя Маску, на первом этапе индивидуации человек предстает перед собой той индивидуальностью, каковой он и является.

Второй этап – это встреча с собственной Тенью. Тень – это все негативные представления личности  о самой себе, вытесненные за порог сознания.

На третьем этапе происходит интеграция качеств противоположного пола и осознание двойственности своей психической природы. У мужчин и женщин черты личности, несовместимые  с полоролевым самоопределением, подавляются воспитанием, волей или чем-то еще и изгоняются в глубины подсознания. Там они и ожидают своего часа, образуя своеобразную часть души: женскую у мужчины – Аниму, и мужскую у женщины – Анимус.

Четвертый этап, самый важный, - развитие Самости. Самость – это архетип всей психики в ее полноте и единстве. Самость становится новым интегральным центром личности развивающегося человека, объединяющим как сознательное, так и бессознательное.

В сущности, весь процесс индивидуации можно описать как постепенное развитие Самости и переход от сознательного Я к Самости. И этот переход со всеми его подъемами  и спадами, конфликтами, проблемами и символикой отдельных этапов отражен в творчестве самого визионерского из  наших поэтов – Бориса Гребенщикова.

Ранние произведения Бориса Гребенщикова  - это прежде всего становление собственного Я. Автор противопоставляет окружающему его миру свою собственную индивидуальность.  Звучат столь характерные для этого этапа слова о верности себе, о необходимости быть самим собой и т.д.

Стать бы честным пред собою,

Вот и вся моя мечта…

И несказанная песня

Нас раздавит, словно  боль,

И придут другие – те, кто

Не бояться быть собой…

                          («Боги», 1974)

И конфликты, поджидающие личность на этом этапе, - пока еще чисто внешние, на уровне взаимодействия своего Я с другими такими же: «Но кто ты такой, чтобы говорить, кто я такой?» (Кто ты такой, 1981), при этом в характеристике других также подчеркиваются внешние черты, черты персоны, например, детали одежды: «Это темная кожа их пиджаков».

В жизни каждого человека это очень важный этап – раскрытие собственной персоны и осознание себя личностью, индивидуальностью. Большинство людей проходят его в юности, может быть, потому, что именно в этом возрасте, в отличие, например, от детства, человек получает некоторую свободу выбора своего жизненного пути. И становление Эго в качестве центра сознания, как мне кажется, тоже происходит в юности. Быть самим собой. Другое дело, что сорванные однажды побеги обладают свойством отрастать в процессе дальнейшей жизни, и через некоторое время на  месте истинного Я окажется новая Маска, хотя бы потому, что истинное Я за это время уже изменилось и вчерашние откровения сегодня стали банальностью. Чтобы этого не произошло, необходимо идти дальше по пути индивидуации, и постепенно наступает такой момент, когда понимаешь, что Ты – есть    Ты, и …. ничего особенно достойного  в «быть самим собой» нет, а гораздо важнее другое, например, это:

 

Но кто сказал, что мы не можем стать чище?

Кто сказал, что мы не можем стать чище?

                               («Жажда», 1985)

 

Очень рано в творчестве Бориса Гребенщикова появляются новые мотивы …

 

Я пью за вас, моя любовь, мои друзья,

Завидуя вашему знанию, что я – это я!

                                   («Платан», 1986)

 

Растут сомнения в самодостаточности Эго, и тяжесть основных конфликтов смещается внутрь. Важным становиться уже не противопоставление себя людям в кожаных пиджаках, а противостояние Себя и Себя. «Я мог бы остаться целым, - кричит поэт, - Но это не в моих свойствах» («Танцы на грани весны», 1985). Или как писал К.Г.Юнг, «в таком процессе центрации то, что мы называем Я как бы отступает на второй план»[5].

Следующим шагом индивидуации для личности будет пересечение границы бессознательного и погружение в ранее неведомый мир. И первое, что встречает нас по ту сторону, - это наша собственная Тень.

 

Такого мой стресс

Вынести не мог.

И дверь подсознания решил я

Закрыть на замок.

Но дверь закрываться не хочет,

Я бьюсь и, в конце концов,

Ломаю об угол добытое в муках

Пластмассовое лицо…

                             («Блюз НТР», 1975)

 

У Тени есть собственная символика. В поэзии Бориса Гребенщикова она связана   с темой отражений, зеркал, зеркального стекла, той и этой стороны…, ибо «заглядывающий в зеркало вод видит прежде всего собственное отражение»[6].

Этапы индивидуации не следует представлять как череду ступенек, по которым ты уходишь выше, а они становятся ниже. В сущности, все четыре этапа индивидуации последовательны, один следует за другим, но они одновременны, ибо каждый их пройденных этапов остается в человеке. И любой из нас, как бы далеко он ни ушел (и именно потому, что он идет, находится в движении, развивается), должен каждый день и каждый час избавляться от новой личины  и встречаться с вновь и вновь трансформировавшейся Тенью.

Поэтому тема Тени – зеркал, отражений – проходит через все творчество БГ, начиная с самых ранних его вещей до самых последних, меняется только отношение к ней, ибо в начале поэт больше писал об этой стороне:

 

И пески Петербурга заносят нас

Всех

По эту сторону стекла…

                               («Пески Петербурга», 1978).

 

Но очень скоро стал говорить уже о той…

 

Я летел на серебряных крыльях –

О, я был большой эстет!

И с той стороны стекла

Я искал то, чего с этой нет.

                               («Возвращение домой», 1984).

 

Ощущение перехода всегда сопровождает второй этап индивидуации. Встреча с  собственной Тенью – одно из самых драматичных переживаний, поскольку происходит интеграция собственной негативной половины и «осознание собственной мерзости». Большинство конфликтов этого этапа – внутренние, и происходят они именно из этого осознания. Неожиданно человек, который на предыдущем этапе гордо противопоставлял окружающим  свое собственное Я, вдруг замечает, что это Я не такое уж замечательное, наоборот, ему не чужд ни один из общечеловеческих недостатков: «Я – плохой». А собственные недостатки к тому же обладают свойством проецироваться вовне: «И все остальные не лучше». Откровения этого этапа сродни понятиям первичного греха в христианстве и идеям об  изначальной порочности человеческой природы. Недаром начало индивидуации обычно сопровождается сновидениями  катастроф, войн, конца света и т.п. На  личностном уровне неожиданная встреча с Тенью вызывает инстинктивное желание отшатнутся… Первая встреча с Тенью у БГ сопровождалась призывом «разбить зеркала».

 

В пурпурных снегах

Потерян наш след

Мы уйдем за дождем

Разбив зеркала.

                            («Апокриф», 1974)

 

Однако вскоре поэт начинает видеть иные способы взаимодействия…

 

Я мог бы  купить тебе дом по эту сторону дня,

Но, чтобы идти сквозь стекло,

                                нужно владеть собой.

                               («Наступление яблочных дней», 1986)

 

Часто осознание того, что «Я-плохой», настолько захватывает людей, что на последующее движение у них уже не остается ни сил, ни желания. Поэтому так много писателей любовно пестуют и свои, и общечеловеческие недостатки, искренне считая это большим достижением. По сравнению с сознанием нерасширившимся   - это, действительно, достижение. Не миновал этого периода и БГ.

 

Козлы, Козлы…

Увязшие в собственной правоте

Завязанные в узлы.

Я тоже такой, только хуже.

И я говорю, что знаю: козлы.

                                          («Козлы»)

 

Однако нельзя считать Тень только отрицательным персонажем. Она традиционно считается источником энергии инстинкта спонтанного жизнелюбия и неиссякаемого творчества. В основе творчества поэтов не столь глубинных, как БГ, - энергетика Тени. Попытка отринуть Тень ни к чему хорошему не приводит: вспомните, кто не отбрасывает                тени… Возможно, именно наличие Тени делает человека способным отличить добро от зла. Вот и отсутствие зеркал в «Комнате лишенной зеркал» приводит не к идеалу, а к превращению в одну…

…из тех благородных девиц,

Что воткнут тебе под ребра перо,

Чтобы нагляднее было думать про птиц.

 

В процессе дальнейшей индивидуации ощущение катастрофы проходит, заменяясь ощущением движения; сновидения при этом тоже становятся иными: человеку сняться походы, странствия, путешествия.

 

Возможно, это радость,

Возможно, это ветер даст нам новое имя;

Нет смысла бояться взглядов,

Мы все равно идем по другую сторону.

                                           («Дикий мед», 1983)

 

Любовная лирика занимает большое место в творчестве каждого поэта. У Бориса Гребенщикова, кроме стихотворений о любви вообще и стихотворений безадресных, все-таки большая часть любовной лирики обращена к любимой женщине. Но иногда среди любовной лирики странным диссонансом звучат неизвестно откуда вырвавшиеся строки:

 

Они говорят, что губы ее

Стали сегодня, как ртуть;

Что она ушла чересчур далеко,

Что ее уже не вернуть;

Но есть ли средь нас хотя бы один,

Кто мог бы пройти ее путь…

                                   («Держаться корней», 1982)

 

Эти строки понравились многим, я часто встречала их в качестве эпиграфа к самым разнообразным  статьям. Посвящены ли они кому-нибудь… или это голос самого поэта? Аналитическая психология относит подобные произведения к сфере самовыражения одной из глубинных частей души – Анимы. Вобравшая в себя черты многих встреченных женщин, и, прежде всего, матери, Анима становится идеалом той «второй половины», которую мужчина безнадежно ищет вовне. В художественном творчестве Анима часто описывалась как идеал (таковы Наташа Ростова у Л.Н.Толстого и Татьяна Ларина у А.С.Пушкина). Иногда Анима является нам в виде безличного женского образа – Родина-мать и т.д.

Какие же личностные черты вытеснились у Эго лирического героя БГ и воплотились в его «женской части»?

По мнению К.Г.Юнга, все без исключения человеческие идеалы – архетипичны. Как мне кажется, одним из таких идеальных архетипов, скрытых  под слоями коллективного и личностного бессознательного, является архетип Братства, выражающий глубинное стремление человека к новым лучшим взаимоотношениям…

Этот архетип нелегко выразить в художественном творчестве,  он слишком глубок. Вот и в поэзии Бориса Гребенщикова многое проявляется разве что методом «от противного».

 

Но женщины –

                 те, что могли быть как сестры,  -

Красят ядом рабочую плоскость ногтей,

И во всем, что движется, видят соперниц…

                                     («Электрический пес»)

 

Чем «женщины как сестры» предпочтительнее «мужчин как братьев»? Может быть, просто идея братства присуща больше  именно женской субличности поэта? И, кстати, в свете этого предположения интересное  объяснение получает название одного из ранних альбомов БГ: «Все братья – сестры».

И образ сестры тоже часто появляется в творчестве поэта.

 

Сестра,

Здравствуй, сестра;

Нам не так уж долго

Осталось быть здесь вместе.

Здравствуй, сестра!

                                      («Сестра»)

 

Такие стихи обращены уже не к Аниме, скорее это ее тоска по себе подобным…

Другая интересная черта, различная у лирического героя и его Анимы, - ихъ отношение к героизму.

У Эго отношение скептическое, если не сказать отрицательное…

 

И некоторым людям нужен герой,

И если я стану им – это моя вина.

                                  («Движение в сторону весны», 1884)

 

В то же время Анима, безусловно, героический персонаж. «Она ушла черезчур далеко». Или:

 

Моей звезде не суждено

Устать или искать покоя;

Она не знает, что такое

Покой, но это все равно.

                             («Моей звезде», 1982)

 

Самое интересное, что подобное разделение чаще встречалось в более раннем творчестве, ибо в последних произведениях появляется ощущение единства между «моей звездой» и Эго.

 

Но для тех, кто в ночи

Я – звезды непонятной кружение

И последний приют –

Тем, кто знал, что навеки пропал.

                              («Навигатор», 1995)

 

В процессе индивидуации это означает интеграцию субличностей и восстановление утраченной целостности, состояние, которое К.Г.Юнг вслед за средневековыми алхимиками называл «божественным андрогинном». Считается, что оно венчает собой третий этап индивидуации, хотя на самом деле, вероятно, полностью наступает много позднее.

После постижения Анимы расширяющееся сознание встречается с другой архетипичной фигурой – Мудрым Старцем. Однакл в качестве отдельного этапа индивидуации Юнг эту встречу не выделял. А так как и в творчестве Бориса Гребенщикова влияние этого архетипа почти не прослеживается, то мы сразу спустимся глубже.

Таким образом, мы все ближе и ближе подходим к анализу Самости – центрального архетипа личностного бессознательного. Именно самость становится новым интегральным центром личности, объединяющим сознательное и бессознательное. Символика Самости – это образ мандалы, круга, окружности, глаза, тарелки. Если подходить догматически, то единственная мандала у БГ – это летающая тарелка из песни «Видел ли ты летающую тарелку», а если не догматически, то с некоторых пор в его поэзии  появляется тема «чего-то большего», сменяя и становление Эго, и самокритику, и даже  чувство дороги, начиная со знаменитых «Снов о чем-то большем» (1985).

 

Недаром в доме все зеркала из глины,

Чтобы с утра не разглядеть в глазах

Снов о чем-то большем.

 

Существование в психике какого-то надличностного центра интуитивно ощущается всеми, в разные времена у разных народов оно облекалось в плоть разных теорий. Иногда это связано с идеей существования подлинного имени, которое выражает истинную суть человека. Такое имя имеют герои многих древних мифов и современных фэнтези. Но чаще надличностный центр помещается то ту сторону возможностей речи. Во многих направлениях высшей йоги путь самосовершенствования  лежит через отождествление себя с Высшим Я. В джнани-йоге – это Высший Брахман. «Я не есть это тело, я - не есть эти чувства, не это Эго, не этот ум, не прана, эти  вещи меняются, имеют начало и конец.. Я есть – Высший Брахман» - так звучит основная медитативная тема джнани-йоги. В мистическом учении Г.Гюрджиева путь развития человека идет от ассоциации себя с многочисленными Я к Сущности. Одно из современных направлений психотерапии – психосинтез[7] – также постулирует существование в психике человека Высшего Я. Как мне кажется, все это – и Высший Брахман йоги, и Сущность Гюрджиева выражение одного и того же глубинного центра, который в аналитической психологии, называется Самостью. И именно с ней в поэзию Бориса Гребенщикова приходит ощущение «чего-то большего», ведь недаром именно Самость К.Юнг называл «центром божественного в человеке»[8].

 

Иногда это странно,

Иногда это больше, чем я;

Едва ли я смогу сказать,

Как это заставляет меня,

Просит меня

Двигаться дальше,

Как страшно двигаться дальше.

                                        («Двигаться дальше», 1984)

 

Интеграция Самости завершает четвертый и последний этап индивидуации. Однако поскольку индивидуация – процесс, а «остановленный процесс - уже не процесс», следовательно, пока человек живет невозможно говорить о завершении  индивидуации. Индивидуация – процесс не только последовательный, но и одновременный. Отличие Юнговской теории развития личности от многих других в том, что по его убеждению, сознание расширяется не вовне, а внутрь самого себя; и все описанные части души, включая Самость, присутствуют в каждом, даже самом неразвитом человеке. Правда, они не осознаются, однако это не меняет им влиять на состояние личности и ее поведение. В каких-то особых ситуациях любая субличность может неожиданно активизироваться и предопределить поведение субъекта.

С другой стороны, идущий путем индивидуации не раз и не два пройдет описанные этапы, но каждый раз на новом витке интеграции. Вероятно, это зависит от степени становления Самости, как нового интегративного  центра личности. С этим связано, например, то, что символика отдельных архетипов, приходя в разное время в поэзию БГ, остается там и далее, изменяется только авторское отношение к ней.

Основные конфликты зрелого возраста, по Юнгу, вызваны проблемой противоположностей. Невроз – это разлад с самим собой, «но в тех случаях, когда перенесение образов родителей и юношеские  иллюзии преодолены … мы должны говорить о проблеме противоположностей и коллективном бессознательном…, ибо здесь нас уже не занимает вопрос, как мы можем осуществить свою профессиональную деятельность или вступить в брак… Пред нами стоит задача найти тот смысл жизни, который даст нам возможность продолжения жизни, поскольку жизнь должна быть чем-то большим, чем только резиньяцией и тоскливой оглядкой назад»[9].

Что-то большее. Вот и у Юнга это прозвучало. Но тема «чего-то большего» возникает вместе с первым приближением расширяющегося сознания к Самости. И появляется  проблема противоположностей: человек, идущий в одном направлении, вдруг бросается в другую крайность, искренне желая постичь непостижимое. Люди бросают семьи, меняют профессии в погоне за тем, что всю жизнь казалось неважным… и кажется таким заманчиво прекрасным на этом этапе. Юнг определил эти конфликты как желание людей «стать порядочнее, чем они, в сущности, есть». И выход  здесь не в синтезе противоположностей, а скорее в парадоксе…, выход является выходом за пределы существования противоречий, что связано с увеличивающим влиянием Самости как интегративного  центра.

 

Так сделай мне  ангела

                                и я подарю тебе твердь.

Покажи мне счастливых людей,

                                и я покажу тебе смерть.

Поведай мне чудо побега из этой тюрьмы,

И я скажу, что того, что есть у нас,

Хватило бы для больших, чем мы.

                                             («Ангел», 1989)

 

В одной из книг американских психологов, создателей НЛП, Р.Бендлера и Д.Гриндера,  прозвучала странная фраза человек будущего – это множественная личность[10]. В настоящее время появление такой множественной личности рассматривается как грубая патология, в прошлом же подобное явление оценивалось  куда строже и называлось одержимостью злым духом.

Однако то, что может возникнуть в процессе индивидуации, является ни чем иным,  как множественной личностью. Другое дело, что подобная множественная личность возможна только по прохождению основных этапов индивидуации и при наличии Самости в качестве  основного личностного центра интеграции… ибо отсутствие глубинной интеграции на более ранних ступенях может привести к распаду психики на несколько независимых компонентов. К.Г.Юнг впервые поставил вопрос о сознании и даже самосознании подобного рода образований: «Но не является ли сознанием любое единение душевных частей? Непонятно, почему сцепление  определенной части материала памяти должно представлять  собой  сознание, а единение других душевных частей нет… Поэтому Я - сознание понимается   мной как совокупность различных сознаний, причем самостоятельность каждого отдельного сознания потонула в единстве вышестоящего Я»[11].

Прелюдией к возникновению множественной личности является оживление, персонализация «потусторонних» структур и первое взаимодействие их с сознательной личностью.

 

Стук в дверь мою. «Кто?» - спрашиваю.

                                                           «Тени, -

Они ответствуют, - Орел, телец и лев».

 

Явившиеся персонажи – гости с той стороны, и, представившись, они подчеркивают это тем, что они – «тени». Если первое столкновение с подсознанием обычно вызывает желание полностью отвергнуть  любой бессознательный материал, то переход к формированию множественной личности сопровождается совсем другими чувствами. Вот и стихотворение «Орел, телец и лев» (1989) у БГ начинается так:

 

Как странно то, что затеваю я:

Подобие любви создать из жажды….

 

Ипостасью какого или каких архетипов могут быть явившиеся «с той стороны» ожившие и осознавшие себя герои? Вероятно, любых и не только классических. Как например, в следующем  стихотворении БГ:

 

Пограничный Господь стучится мне в дверь,

Звеня бороды своей льдом /…/

 А потом, словно дьявол с серебряным  ртом,

Он диктует строку за строкой,

И когда мне становиться страшно писать,

Говорит, что строка моя.

                («Сельские леди и джентльмены», 1986)

 

Пограничный Господь в этом стихотворении, с одной  стороны, является персонализацией каких-то бессознательных структур. С другой – он оказывается двойником лирического героя.

 

Он похож на меня, как две капли воды,

Нас путают, глядя в лицо.

                        («Сельские леди и джентльмены»)

 

Многие последователи Юнга не разделяют образы Тени и Двойника. Выступающий в МГУ (середина 90-х) доктор из Германии Антон Кимпфлер с лекцией «Человек и его двойник» свел противоречивую фигуру Двойника к явлению Тени. В одном из современных пособий по юнгианской психотерапии[12] сказано: «Самый верхний слой бессознательного – двойник Я, его тень». Конечно, и сам Юнг, говоря о Тени, порой путал ее с двойником, например, называю «отражением Я»[13], но в последних работах, говоря о Двойнике, он уже не сводил его к Тени.

В своей автобиографии К.Юнг описывал, как в своих опытах по активному воображению он встречался с Двойником, видел его, говорил с ним, и тот в ответ говорил о вещах, о которых сам Юнг даже не думал[14]. Юнг сравнивал явившийся ему персонаж с Ка – одной из душ в древнеегипетской мифологии. Вообще египтяне считали человеческую психику очень сложной, по их мнению, она состояла из пяти душ, не считая тела, где Тень (Шуит) и Двойник (Ка) – являлись разными душами.

Важной характеристикой двойника является его амбивалентность, противоречивость, совмещение в одном лице небесных и демонических  черт. «А он выглядит бесом, хотя он Господь» - у Гребенщикова. Двойник Юнга был старцем с крыльями (атрибут ангелов) и рогами (символика нечистой силы). Возможно, двойник появляется как вариант разрешения проблемы противоположностей. Он – то, чего не хватает нашему Я, чтобы достичь целостности. Это те черты и особенности нашей личности, которые могли бы быть у нас, но которые не получили должного развития, порой по независящим от нас причинам. Двойник – это то, какими мы бы могли оказаться сами в других условиях.

 

И я знаю, что если бы я был не здесь,

Дело было б совсем не так.

                        («Сельские леди и джентльмены»)

 

Современная психология – это психология развивающего человека. На вопрос: «Откуда и куда развивается человек?» каждая психологическая теория отвечает по-своему. Одни исследователи видят этот путь как поиск смысла жизни» (В.Франкл), другие – как последовательное удовлетворение  все более возрастающих потребностей (пирамида А.Маслоу).  Однако идеи расширения сознания, интеграции неосознаваемых частей, выхода через бессознательное на более высокий уровень самосознания, предложенные К.Г.Юнгом  в его теории индивидуации, в настоящее время включены почти во все теории развития личности.

Наш анализ охватывает около 20 лет поэтического пути Бориса Гребенщикова. И, как мне кажется, в развитии личности лирического героя БГ отчетливо проглядывают классические этапы индивидуации, а в поэтической символике его визионерского творчества являются нам все известные архетипы и символы  аналитической психологии. Может быть, это потому, что развитие личности и на самом деле происходит путем индивидуации.

 

 

P.S. от автора. Эта работа написана где-то в 1995 г.  Ныне моя точка зрения по поводу многих затронутых здесь вопросов изменилась. В частности,  я  совсем по другому трактую сейчас само понятие   «архетип» (как материальное внетелесное образование – обонятельный дух). Потом, в этой работе, скорее всего,  я  путала понятие Тени и Двойника, не совсем точно определяла Самость и т.п. Но поскольку  мое мнение относительно творчества Бориса Гребенщикова (которого я, как и многие, считаю одним из самых талантливых поэтов нашего времени) – не изменилось, то я все – таки помещаю эту раннюю работу здесь, может быть, кому-нибудь будет  интересно.

Январь 2004.

 

 

Переход на главную страничку Эксперимента http://experiment4.narod.ru/index.html.

Другие статьи по психологическому анализу художественного творчества – http://experiment4.narod.ru/simple2.html

.

(С) При использовании материалов с сайта – ссылка на сайт или публикацию обязательна.